Скрытый смысл притч и сказок

В процессе психотерапии важно, не атакуя систему ценностных ориентаций клиента, показать односторонность его позиции. В этом отношении восточные истории, используемые Носсратом Пезешкианом для психологической помощи, поощряют воображение и интуицию человека, помогают взаимопониманию между психотерапевтом и клиентом. И это не случайно: ведь сказки с незапамятных времен не только развлекали и поучали, но являлись также и средством народной психотерапии задолго до того, как психотерапия превратилась в профессиональное занятие

Истории как помощники в возвращении на более ранние этапы индивидуального развития. Использование в ходе психотерапевтической работы восточных историй, сказок, притч помогает снять напряженность, атмосфера становится теплее, в отношениях между врачом и пациентом появляются непринужденность, приветливость и доверительность. Истории обращены к интуиции и фантазии. Если я, взрослый человек, начинаю фантазировать, мечтать, то в обществе, озабоченном преуспеванием, это расценивается как регресс, возврат к прошлому, к уже пройденному пути развития; если я читаю притчи, истории, сказки, то веду себя не как типичный среднеевропейский взрослый человек, а как ребенок или художник, которому как-то еще прощаются отступления от общепринятых норм достижения успеха и уход в мир фантазии. Применение историй с терапевтической целью помогает взрослому пациенту, пусть даже на короткое время, сбросить приобретенный с годами «панцирь» поведения и вернуться к прежней радостной непосредственности далекого детства. Они вызывают изумление и удивление, открывая доступ в мир фантазии, образного мышления, непосредственного и никем не осуждаемого вхождения в роль, которую предлагает их содержание. В известной степени истории пробуждают в человеке творческое начало, становятся посредниками между эмоционально окрашенным желанием и действительностью. Они прокладывают путь к желаниям и целям близкого и отдаленного будущего, обращены к интуиции и фантазии, то есть к тому, что противоположно рационализму, реальности, повседневности.

Многие склонны думать, что сказания, сказки, саги, мифы, притчи предназначены только для детей. Однако это не так. Им свойственно нечто вневременное. Бабушка, рассказывающая сказки европейским детям, кажется в такой же мере принадлежащей прошлому, как и профессиональный рассказчик на Востоке. По-видимому, это объясняется тем, что сказки и мифы меньше обращены к разуму, к ясной логике, к преуспеванию в делах, а больше к интуиции и фантазии.

Сказки, мифы, басни, притчи, стихи, остроты и пр. наряду с их художественной ценностью являются средством народной педагогики и народной психотерапии, которым люди пользовались, чтобы помочь себе, когда еще не было научной психотерапии. У меня возник вопрос: нельзя ли использовать эти возможности восточных историй целенаправленно и осознанно в психотерапевтической практике при анализе конфликтов и в качестве самопомощи, вместо того чтобы отбросить их как ностальгические диковинки, пригодные только для детей или узкого круга любителей. На своей практике, на семинарах и лекциях я не раз убеждался в том, что как раз восточные истории особенно привлекают слушателей и пациентов. Для меня они – средства образного мышления, облегчающие понимание и усиливающие эмоциональное воздействие. Многим бывает трудно воспринимать абстрактные психотерапевтические понятия и теории. И так как психотерапия касается не только специалистов, а представляет собой как бы мостик к неспециалисту-пациенту, то общедоступность, понятность приобретают особое значение. Таким средством, облегчающим понимание, является конкретный пример, история из мифологии, образное выражение; они – проводники к внутреннему миру переживаний человека, к его взаимоотношениям с другими людьми, к его роли в общественной жизни, помогающие находить нужные решения. Независимо от непосредственного жизненного опыта пациента, от его внутренних сопротивлений в тех случаях, когда врач обнаруживает его слабые стороны, целенаправленно рассказанная восточная история, притча, удачно приведенный пример из мифологии помогают в известной степени по-другому отнестись к собственным конфликтам.

Это навело меня на мысль использовать образное мышление, аллегории, истории, притчи, мифы, басни в качестве средства взаимопонимания в психотерапевтическом процессе.

Деление актуальных способностей на вторичные, ориентированные на преуспевание в деятельности, и первичные, эмоционально-ориентированные, находит свое подтверждение в целом ряде органических исследований мозга. Они указывают на то, что оба больших полушария функционируют по двум различным программам переработки информации. Левое полушарие «заведует» логическими умозаключениями, аналитическим мышлением, вербальной коммуникацией. Иными словами, левое полушарие каким-то образом управляет вторичными способностями, ориентированными на деятельность, являясь, так сказать, областью разума и интеллекта. Правому полушарию, как правило, не доминирующему, приписываются целостное мышление, образные представления и эмоциональные, случайные, менее контролируемые ассоциации. Правое полушарие управляет эмоционально-ориентированными первичными способностями и, следовательно, является областью интуиции и фантазии. Если мы возьмем за основу эту гипотезу, то применение в психотерапии историй, мифов, притч приобретает новое значение: сознательно направляемое врачом изменение позиции пациента происходит как прокладывание пути к его интуиции и фантазии. А это очень важно в терапевтическом смысле тогда, когда один только разум с помощью рационального мышления не может справиться с возникшими проблемами. В ходе психотерапевтической работы восточные истории открывают доступ к фантазии пациента, и он учится мыслить в образах данной истории.

С незапамятных времен люди использовали истории как средство воспитательного воздействия. С их помощью в сознании людей закреплялись нравственные ценности, моральные устои, правила поведения. Благодаря своей занимательности истории особенно хорошо подходили для этой цели. Они были той ложкой меда, которая подслащивала и делала интересной даже самую горькую мораль. Иногда мораль историй можно понять сразу, иногда она скрыта и представляет собой всего лишь намек.

Носсрат Пезешкиан "Торговец и попугай"

Мужество творить

 

   
Теперь мы переходим ко второму элементу творческого акта, а именно к интенсивности встречи. При описании состояния, в котором находятся художники и ученые в процессе творческого акта и даже дети во время игры, повсеместно используются такие определения, как поглощаемость, одержимость,  полное  погружение.  Как  бы  мы  это  ни называли, истинное творчество характеризуется интенсивностью переживания, сознанием высшего уровня.

   В процессе интенсивной встречи художники, равно как и мы все, испытывают явные психофизиологические изменения в организме. Они чувствуют учащенное биение сердца, у них поднимается давление; у них обостряется зрение при одновременном сужении поля зрения таким образом, чтобы они могли более подробно рассмотреть сцену, которую изображают; они забывают обо всем мире, не замечая времени. Они утрачивают аппетит и, поглощенные процессом творчества, забывают сделать перерыв на обед. Все эти признаки свидетельствуют о торможении функций парасимпатической автономной нервной системы (ответственной за покой, удобство, питание) и об  активизации  симпатической  системы.  Я

думаю, что здесь перед нами явление, которое Уолтер Б. Кэннон описал как механизм"бегства и борьбы": побуждение организма к борьбе или бегству. Мы имеем дело с психофизиологическим эквивалентом того, что в более ярко выраженной форме наблюдается

при возбуждении и страхе.

   Однако то, что переживает художник или ученый в процессе творчества, не является ни возбуждением, ни страхом  –  это  радость.  Я использую это слово как понятие,противоположное наслаждению или удовлетворенности. В момент творчества художник нечувствует успокоенности или удовлетворенности (это может прийти позднее, когда вечером он выпьет стаканчик виски или выкурит трубку). Здесь радость можно определить как

эмоцию, возникающую в момент "повышенного" сознания, как настрой, который сопутствует уверенности в реализации собственных возможностей. Эта интенсивность переживания необязательно должна быть связана с какой-то сознательной целью или желанием. Она может появиться в момент задумчивости, во сне или на уровне так называемого бессознательного. Это хорошо иллюстрирует пример, приводимый одним известным профессором из Нью-Йорка. Какое-то время он безрезультатно искал формулу определенного химического соединения. Однажды ночью ему приснился сон, в котором он наконец-то увидел готовую формулу. Он проснулся и в темноте записал ее на обрывке бумажной салфетки, поскольку это была единственная вещь, которую он в спешке сумел найти. К своему огорчению, на следующее утро он не смог прочитать своих каракулей. С этого времени каждую ночь перед сном он концентрировался в надежде, что этот сон снова повторится. К счастью, сон повторился через несколько ночей, и тогда уже он отчетливо записал формулу на карточке. Это была формула, за которую он позднее получил Нобелевскую премию.

Все мы имеем подобный опыт, хотя не всегда это приводит к таким блестящим результатам. Процесс формирования, создания или построения происходит, даже если мы его не осознаем в данный момент. Уильям Джемс как-то  сказал,  что  мы  учимся  плавать зимой, а ездить на лыжах – летом. Независимо от того, будем ли мы интерпретировать эти явления в категориях проявления бессознательных содержаний, или, вслед за Уильямом Джемсом, свяжем их с психофизиологическими процессами, происходящими даже тогда, когда мы не управляем ими, или, быть может, выберем иной подход  –  так или иначе ясно, что процесс творчества с различной степенью интенсивности происходит на уровнях, необязательно находящихся под контролем осознанных желаний. Поэтому сознание высшего уровня, о котором мы говорили, в целом не обозначает более высокого уровня самосознания. Скорее, оно сочетается с отторжением и вовлеченностью и способствует повышению уровня сознания всей личности.

Однако скажем сразу, что бессознательное прозрение или разрешение проблемы, происходящее в минуты сосредоточенности, не появляется просто так, ниоткуда. Конечно, но может возникнуть во время отдыха, в мгновения, когда мы предаемся фантазиям или сочетаем работу с игрой. И все же совершенно ясно, что оно появляется только тогда, когда мы сознательно, тяжело и самоотверженно работаем над решением какой-то  задачи. Стремление к цели, свойственное человеку, – явление, которое гораздо сложнее привычной силы воли. Стремление к цели  задействует все уровни опыта. Недостаточно  хотеть, чтобы достичь прозрения. Недостаточно  хотеть,  чтобы  творить.  Однако  можно  стремиться  к встрече с полной отдачей и самоотверженностью. Более глубокие уровни сознания включаются в процесс творчества в той мере, в какой мы вовлечены во встречу.

Ролло Мэй "Мужество творить"

Творчество

Творческий человек это тот, кто имеет видение, кто может видеть вещи как никто другой
даже никогда не видел, кто слышит как никто не слышал до этого  –  затем  появляется
творчество. 
Человечеству нужна новая почва – почва свободы. Богема была реакцией, необходимой
реакцией, но если мое видение будет воплощено,  не  будет  никакой  богемы,  потому  что  не
будет никакого так называемого коллективного ума, пытающегося помыкать людьми. Тогда
каждый будет непринужденным с самим собой. Конечно, ты не должен вмешиваться ни в чьи
чужие дела – но что касается твоей жизни, ты можешь жить ее по-своему.

Лишь тогда есть творчество. Творчество – это аромат индивидуальной свободы.

Подготовка холста. Как только патология исчезает, каждый становится творцом. Пусть это будет понято как можно глубже: только больные люди разрушительны. Здоровые люди созидательны. Творчество это своего рода аромат настоящего здоровья. Когда человек действительно здоров и цел, творчество становится его естеством, в нем возникает жажда творчества.

Три «С» Человечество подошло к распутью. Мы жили  жизнью  одномерного  человека,  и  она
исчерпана. Теперь нам нужно более богатое, трехмерное человеческое существо. Я называю
это тремя «С», точно как три « R » [1] . Первое «С» – сознание, второе – сострадание, третье –
созидание, творчество.

Сознание это  существо,  сострадание  – чувство,  творчество  – действие. В моем  видении
новый человек должен быть всеми тремя одновременно. Я даю вам наитруднейшую из задач,
величайший из вызовов.Ваша жизнь должна быть поэтичной, ваш подход должен быть поэтичным.

Логика суха, поэзия жива. Логика не может танцевать; это невозможно.  Это выглядело бы
смехотворно. Поэзия может танцевать; поэзия это танец твоего сердца. Логика не может
любить – она может говорить о любви, но не может любить; любовь кажется иррациональной.
Лишь поэзия может любить, лишь поэзия может совершить прыжок в парадокс любви.

Логика холодна, очень холодна; она хороша в том, что касается математики, но неуместна
в применении к человечеству. Став слишком логичным, человечество исчезнет; тогда будут
только номера, не человеческие существа – взаимозаменяемые номера.

Поэзия, любовь, чувство придают тебе глубину, тепло. Ты становишься тающим, ты
теряешь холодность. Ты становишься более человечным. Человек должен быть медитативным, но не вопреки чувству. Человек должен быть медитативным, но полным чувства, переполняемым любовью. Человек должен быть творческим. Если твоя любовь это только чувство, которое не трансформируется в действие, оно не повлияет на большую часть человечества. Ты должен претворить любовь в реальность, материализовать ее.

Вот твои три измерения: существо, чувство,  действие.  Действие  состоит  в  творчестве,
всевозможном творчестве  –  музыке, поэзии, живописи, скульптуре, архитектуре, науке,
технологии. Чувство состоит во всем, что эстетично – любовь, красота. А существо состоит в
медитации, осознанности, сознании.

Расслабление в действии Во-первых, нужно понять природу действия и его подводные течения; иначе расслабление невозможно. Даже если ты захочешь расслабиться, это будет невозможно, если ты не наблюдал, не исследовал, не осознал природы своей деятельности, потому  что деятельность это не простое явление. Многие хотели бы расслабиться, но не могут.
Расслабление подобно цветению: ты не можешь вызвать его усилием. Ты должен понять все
это явление – почему ты так активен, откуда такая увлеченность деятельностью, почему ты так
одержим ею.

Помни эти два слова: первое «действие», второе «деятельность». Действие это не
деятельность; деятельность это не действие. Их природа диаметрально противоположна.
Действие происходит, когда ситуация того требует, и ты действуешь, откликаешься.
Деятельность происходит вне всякой связи с ситуацией; это не отклик; ты так беспокоен
внутри, что ситуация является только поводом для деятельности.

Действие исходит из молчаливого ума – и это самая красивая вещь в мире. Деятельность
исходит из беспокойного ума – и это самая уродливая вещь в мире. Действием можно назвать
то, что адекватно; деятельность неадекватна. Действие спонтанно, от мгновения к мгновению;
деятельность перегружена прошлым. Это не отклик на настоящее мгновение, это скорее
выплескивание тревожности, которую ты принес из прошлого в настоящее. Действие
созидательно. Деятельность очень разрушительна – она разрушает тебя, она разрушает других.
Ошо "Творчество"

Дотянуться до жизни...

                                                 Предпосылки для реализации жизни

1. Чтобы стал возможен обмен, необходим контакт и первое восприятие. Сам человек и другие (другое) должны этот контакт предоставить, по крайней мере временно, и быть открытыми по отношению к его возможности. Подобная готовность создает основу для отношений — тот мостик, через который может состояться обмен. Благодаря открытости и контакту создается еще что-то, очень важное: возникшая связь устраняет равнодушие других (и самого себя) и, таким образом, через открытость в контакте возникает базис переживания ценности. Едва лишь возникают отношения, для человека речь начинает идти уже не только о себе самом. Открытый контакт, который приводит к обмену и таким образом к отношениям, представляет собой инфраструктуру жизни.
2. Предпосылкой для изменения и перемен является время. Для того чтобы обмен мог начать воздействовать и втянул бы нас в свое движение, необходимо время. Время является определяющим для жизни. Оно становится видимым в жизни в связи с ее ростом и преходимостью, благодаря ее пульсированию. Время задает жизни рамки и формально ее определяет.
3. Благодаря тому что мы допускаем и принимаем это воздействие, возникает еще одна предпосылка для развития жизни — близость. Посредством близости воздействие может развивать свою силу. В том, что воздействие происходит, проявляется его сила
или же оно обретает силу. Этот принцип оказывается действенным, начиная с уровня синапсов вплоть до впечатлений от межличностных отношений. В первом
случае речь идет о нейротрансмиттерах, во втором — об «отпечатке» другого во мне в соотнесении с моим собственным бытием.
4. Благодаря близости наша жизнь приобретает свое полноценное качество, связанное со сферой чувств. Когда человек соотносится с чувствами и позволяет им на себя воздействовать, вещи становятся ценностями. Таким образом, через близость мы приходим к источнику ценностей и к радости жизни.
Обмен, который соотносится с собственным Бытием-здесь (то есть осуществляется не только когнитивно, но с участием души и тела), ведет к тому, что мы  называем «переживанием» . Однако переживание Бытия-здесь ведет не только к радости, но и к страданию. Оно содержит как удовлетворение, так и незаполненность, как стремления, так и разочарования. Переживаемый обмен с Бытием-здесь, в этом мире, эмоционален и благодаря близости становится страстным участием в Бытии - здесь в двойном смысле этого слова — «страждущий» и «страстный» Leidenschaft). Витальная сила жизни, которая развивается в близости, является, однако, не просто либидозной, сексуальной силой, как предполагает психоанализ. Сексуальность, конечно же, важная часть витальности. В этом экзистенцанализ не противоречит психоанализу. Однако понятие витальности позволяет
выйти за рамки психоаналитической традиции, затрагивая другие жизненные соотнесения, такие как отношения, время, ценности.
Альфрид Лэнгле "Дотянуться до жизни"

притча о путнике

   Путник с великим трудом брел по казавшейся бесконечной дороге. Он был весь нагружен различными предметами. Тяжелый мешок с песком висел у него за спиной, туловище обвивал толстый бурдюк с водой, а в руках он нес по камню. Вокруг шеи на старой истрепанной веревке болтался ветхий мельничный жернов. Ржавые цепи, на которых он волок по пыльной дороге тяжелые гири, обвивали его ноги. На голове, балансируя, он удерживал наполовину гнилую тыкву. Вздыхая и издавая стоны, он медленно продвигался  вперед шаг за шагом, оплакивая свою судьбу и жалуясь на усталость. В палящую полуденную жару ему повстречался  крестьянин. "О, усталый путник, зачем ты нагрузил себя этими осколками скал?"- спросил он."Действительно, глупо, - ответил путник, - но я до сих пор их не замечал." Сказав это, Путник далеко отшвырнул камни и сразу почувствовал облегчение. Вскоре ему повстречался другой крестьянин, который поинтересовался: "Скажи, усталый путник,  зачем ты мучаешь себя, неся гнилую тыкву на голове, и тащишь за собой на цепи такие тяжелые гири?". И путник ответил : "Я очень рад, что ты обратил на это мое внимание. Я и не знал, что это затрудняет мой путь" . Он  сбросил с себя цепи, и швырнул тыкву в придорожную канаву так, что она развалилась на части. И вновь почувствовал облегчение. Но чем дальше он шел, тем сильнее  страдал.Крестьянин, возвращавшийся с поля, с удивлением посмотрел на путника: "О, усталый путник, почему ты несешь за спиной песок в мешке, когда. посмотри, там вдали. так много песка.И зачем тебе такой большой бурдюк с водой - можно подумать, ты задумал пересечь всю безводную пустыню Кавир. А ведь рядом с тобой течет чистая река, которая и дальше будет сопровождать тебя в пути!" - "Спасибо, добрый человек, только теперь я заметил, что тащу с собой в пути". С этими словами путник открыл бурдюк. и тухлая вода вылилась на землю.Песок же высыпал в яму, которую  заметил на дороге. Задумавшись, он  долго стоял и смотрел на заходящее солнце, и в этот момент к нему пришло просветление - он вдруг увидел тяжелый мельничный жернов у себя на шее и понял, что из-за него шел сгорбившись. Путник отвязал жернов и швырнул в реку так далеко, как только смог. Свободный от обременявших его тяжестей, он продолжал свой путь в вечерней прохладе, надеясь найти постоялый двор